snegurka
✦ slavic folklore ✦

---

снегурочка, беги от леля, бойся
речей его и песен. ярым солнцем
пронизан он насквозь.

---

— лёль, давай замутим? — говорит снежа; глаза красные то ли от линз, то ли от недосыпа, то ли объебалась снова — лёлику похуй, в принципе, и он смеётся, запрокидывая голову на подлокотник продавленного дивана — складывает ноги в грязных кедах на тощие, в блядских беленьких чулках с бантиками, коленки снежи. голос у неё хриплый, прокуренный — когда не кривляется, будто бы даже искренний, но этого, конечно же, никто не слышит, а если слышит, то редко. — ну лёль, — канючит она, — ну прикольно будет, давай. ярику скажем, что по-настоящему, вот он взбесится! контент наснимаем, а потом можешь меня кинуть как-нибудь красивенько, чтобы все прям поверили.

[indent] снежа холодные пальцы с пальцами лёлика переплетает, подносит к губам, дышит на них — теплей не становится. снежа красивая (когда-то была), красивее, чем её сверстницы. снежа грустная — так в контракте прописано. снежа драматичная, как тысячи пятнадцатилеток одновременно — для того, чтобы каждая в ней себя увидела. для того, чтобы актуальной оставаться. на хайпе.
снежа наглухо ебанутая — и это, наверное, единственное, что лёлику в ней всегда нравилось.

[indent] они в старом гараже, где jarilo band когда-то начинался, и лёлик снова ноет о том, что васян группу отжал, а снежа плечами жмёт — ну зачем тебе эта группа, лёль? давай прославимся вместе. у тебя вот подписчиков сколько? прибавь моих! круто будет, давай!

— иди нахуй, снеж. — устало вздыхает он, повторяя это в который раз, и пишет ярику «приезжай, забери меня, я заебался», и блокирует телефон раньше, чем снежа успевает разглядеть заставку с фоткой павы, снятой для последнего альбома. — реально, отъебись от меня, а? чё ты ко мне привязалась.

[indent] снежа улыбается и отчего-то снова совсем никуда не девается.

---

[indent] если вы решите, что я ебанулся, вы окажетесь правы.
расклад у нас такой: есть лель и василиск, которые раньше играли в рок-группе, а потом лёлика уложили на рехаб, а васян отжал группу, переметнувшись к другому продюсеру. угадай, зай, где мы с тобой познакомились? конечно же, в клинике. можешь быть снежей морозовой, дочерью какого-нибудь магната, который на ножах с ярославом жареновым. нашим (моим? нашим?) продюсером - ну, может, у тебя с папочкой проблемы там, комплексы, доказать что-нибудь хочешь, по классике? онлифанс как хобби - да. эпатаж - да. хофманита на внешности - тысяча раз да!
[indent] (можешь придумать другую историю, но на анечке михеевой и общем образе я буду настаивать!)
я не обещаю тебе большой и светлой, но пойдём играть подростковые драмы, пойдём в тик-ток хаус, пойдём уводить меня у подружки детства купавушки, красивой и хорошей девочки, а?
[indent] будет красиво, разъёбно и драматично.
можем в навь прогуляться, можем по островскому пройтись, я даже попытаюсь посты писать приличные на старославянский манер!
важно: будь, пожалуйста, контактной, будь готова к уебанским шуткам и всратым идеям, будь готова к тому, что (я пидорас и извиняться не собираюсь) я буду плотно взаимодействовать с яриком, васенькой, мизгирём, купавой, вот с этой вот тусовкой, и было бы здорово, если бы у тебя тоже было желание развивать своего персонажа в отрыве от меня. у нас классные ребята в касте, потому мы очень ждём не менее классную тебя!
ещё важно: я старый старик с работами, реальными жизнями и вот этим вот всем, и я вряд ли смогу быть на связи 24/7, я не буду психологом и лучшей подружкой, но я всегда открыт к лёгкому вайбовому общению вне форума, и очень хочу, чтобы мы нашли этот самый общий вайб - думаю, без него будет сложно.
ещё очень важно: я могу писать быстро, а могу - очень медленно. могу тормозить и провисать. я никогда не тыкаю людей с вопросами "ГДЕ ПОСТ ПОСТ НЕСИ ПОСТ", и очень-очень-очень-очень жду от тебя того же. в конце концов, игра должна приносить удовольствие, правда?
[indent] в общем. приходи, приноси сразу пример своего поста в лс, очень жду и люблю заранее сильно

---

пример вашего поста (от лёлика пока нет, но что есть - то есть)

широкая-широкая пасть кутха раззевается прямо перед его лицом, точеным, остроскулым, нервно-нездоровым - он не верит в богов и не верит богам, и пока эти двое машут здоровенными мечами (и это, увы, даже не пошлая метафора), он вглядывается в пустые глазницы хтонической дряни и думает о том, как же ошибается классическая психотерапия, психиатрия и все эти мозгоправы с их уколами, клизмами, чопорными речами, приторными, смердящими пережитками прошлого, наставлениями и науськиваниями (что вы видите в этой кляксе, сергей, выберите одну карту, сергей, нарисуйте ████ дом... де█ево..██че████к.████ - реальность вокруг шипит, расползаясь, и деконструируется - птица не моргает, птица настороженно, слизывая кровь с лица острым кончиком языка, вглядывается в бездну), как ошибаются они все, называя его сумасшедшим - сумасшествие разворачивается прямо здесь, перед ним, перед самой его сутью: игорь в белом, красиво-чужой, с этими огромными крыльями за его спиной. тебе всё это снится, закрой глаза, слышишь, как звонко смеётся юленька - очаровательная и живая; протяни руку - тёплая, не такая, какой ты её запомнил, когда всё кругом - точно малиновое варенье, яркое, вязкое, такое, от которого не отмоешься, и тело её бледно-ледяное в твоих руках, и закрытый гроб на похоронах, на которых ты не был, забывай-забывай, игорь, пусть глаза твои мерцают звёздным светом, пусть руки твои наполнятся силой, пусть дыхание твоё обжигает - слишком близко, так, как тебе всегда нравилось (ещё ближе?): даже тогда ты не смог меня убить, помнишь, игорь? это - главное, единственное и неизменное. та ошибка, которую ты повторяешь снова и снова, потому что, - хватит ломаться, признай уже? - потому что тебе всё это нравится.
[indent] а всё остальное не так уж и важно.

черепная коробка оказывается слишком тесной для них двоих, и разумовский бьётся о ее края, точно рыба о края крохотной кружки, в которую ее засунули и забыли, а воды с каждым днём становится меньше; раскрывает беззвучно рот, чтобы в очередной раз захлебнуться собственными // чужими мыслями, которым он не доверяет. этот шум - этот шум преследует его всегда, везде, постоянно (готов поклясться - с рождения), этот шум становится громче, когда он, забываясь, теряясь, теряя контроль, позволяет ему отобрать тело: этот шум - голоса жизни, проходящей мимо него, - раздражает, и он сжимает голову руками, давит на виски ладонями со всей силы, но он не затыкается - они не затыкаются; не затыкаются, пока не взорвутся разноцветными фантиками, пока не разлетятся крассочным конфетти: ошмётками плоти (руки его в чужой крови, лицо его в чужой крови, одежда, стены мрачной камеры: всё-всё-всё и все-все-все, там и здесь, тогда и сейчас) (ПЯТНО НА ПОЛУ СТАНОВИТСЯ БОЛЬШЕ) (ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ) (ПТИЦА СМЕЁТСЯ И ЭТО РАЗУМОВСКИЙ ОТЧЁТЛИВО СЛЫШИТ)

[indent] (это его пугает)

хазин смотрит на него до одури щенячьим взглядом - таким, каким смотрел на него всегда; таким, который птица ненавидит настолько сильно, что дурно становится: он даже с  о л е г о м  готов был смириться, но этот? раздражает - раздражает от носков лакированых туфель (нахера ты обулся?) до зализанной макушки: плетётся за ним, ещё бы в ноги упал; ты знаешь, насколько ты жалкий, петенька?

- заткнись, - выплёвывает он, не думая и не сдерживаясь; обжигает внутенности вторым (третьим?) бокалом виски, не морщится (наверняка их серёжа бы скорчился); игорю срывает чеку: игорь меняется так, точно это он здесь главный безумец, точно это он, а не разумовский, вместил в себя и богов, и шизофрению, и диссоциативное, и всё, что ему ставили когда-либо - всё это сразу; игорю ве-се-ло, и веселье его заражающее, и веселье его болезненное, и глаза его больше не мерцают звездно - в его глазах омут отчаяния, страха и боли: именно таким я и мечтал тебя увидеть, гром.

[indent] не останавливайся.

- как же ты меня раздражаешь, - говорит птица, и все они знают, к кому он обращается (двое из четырех: угадай, кто!), и все они знают, что он обращается точно не к игорю, пусть и следит за ним неотрывно: хазин для птицы - слепая зона, в которой нет ни-че-го, пустота, белый шум и двадцать пятый кадр, который не замечаешь, даже если отчаянно попытаешься это сделать; он мотает головой, стряхивая отросшие волосы с глаз, - он бы никогда не пришёл к тебе, петенька, - выводит, вырисовывет имя как тысячу раз до - и совершенно иначе; выплёвывает с таким презрением, будто это имя вообще недостойно быть произнесённым и названным, недостойно существовать, как и его носитель, - потому что ты никогда не был ему нужен. неужели ты до сих пор этого не понял?

- извини, - говорит птица, переключаясь: смотрит, не моргая, лисьи щурится, отмечая детали, складывая кривую мозаику, где центральной фигурой - он один, только он, всегда был он: для каждого из них, разве это не смешно, а, серёжа? жаль, что ты этого не видишь - жаль, что ты никогда не видел ничего из того, что успевал видеть я, - не знал, что иду на праздник. - тело расслабленно начинает расползаться по стулу, будто тысячи маленьких сороконожек - влево, вправо, вверх и вниз, - пальцы покалывает от лёгкого-лёгкого опьянения (так, значит, вот, что ты всегда ощущаешь, серёжа?) - он подпирает рукой щёку и следит за громом, улыбаясь почти интимно, так, будто в комнате нет никого, кроме них: нет ни самого разумовского, ни хазина, ни их общей истории - их историй, своих - у каждого, с каждым. - но я... - птица тянется лениво, нарочито-медленно растягивает слова, расставляет ненужные паузы, - я могу сделать тебе другой подарок, игорь. - и смотрит ему в глаза долго-долго, пристально, прежде чем продолжить, улыбаясь ещё шире // переводит взгляд на хазина, будто впервые за весь вечер глядит на него по-настоящему, останавливаясь на нём, - юля жива.

[indent] сюрприз-сюрприз, игорь.
[indent] сюрприз-сюрприз, петенька.

[indent] сюрприз.

paul verlaine
✦ bungou stray dogs ✦

---

У Пола за спиной дрожит, тает и плывёт контур реальности, захваченной в ненасытную чёрную рану пространства-времени. У него неслышные шаги убийцы; таким его выдрессировали. Страницы его прошлого сгорели одна за другой в им же раздутом пламени; таким его создали. Нечеловеком, оружием, искусственной химерой: у него под тонкой непрочной границей ненастоящего "я" спит зерно первородного хаоса.

У Пола такие жестокие и такие нежные глаза, когда он смотрит на Чую и говорит "пойдём со мной". Он говорит: "брат", и Чуе кажется, что у него звенит в ушах, что он цепенеет возле некой грани, откуда не может быть возврата. Его душит оторопелая ярость, она горит в его отяжелевших руках, грохочет за висками - Чуя срывается в атаку. "Неправда. Я не дам этому оказаться правдой".

Пол легко качает головой; его глазами смотрит рождённая в безразмерной боли истина: нет смысла цепляться за то, чего тебе не отмерено по праву рождения. Он обаятелен в той усталой и непринуждённо-жестокой манере, какая сходу выдаёт в нём зверя. У него за мягкой улыбкой, мимолётной, как будто и не было - световые года одиночества. Ледяная, не из этого мира, ненависть и короткая строчка из кодовых слов, за которой кроется причина её.

Пол знает: их в мире двое, проклятых по признаку рождения. Он на собственных руках вынес брата из стерильного чистилища - из подобного когда-то выполз и сам.
"Я покажу тебе нашу истину, если у тебя хватит сил её принять. И тогда пусть мир горит".

---

У меня очень старый и очень наболевший гештальт на братьев. "Буревестник" - он же просто ножом по сердцу; я хочу играть их ветку, у меня в голове стоит дарковая версия развития событий, в которой всё действительно горит дотла (но сыграть и переиграть ближе к канону, модерн-ау, приквелы-вбоквелы - я только за).

Я небыстрый, но эй, горёжка бывает в разных темпах, агрессивно ценю и признаю любую, состыкуемся.

Думаю, что без поддержания контакта (в разумных пределах, конечно), взаимной подзарядки вдохновением короче, без всратых мемов и оров за "Гин и Мори на заборе" общая волна на игру не ловится и вайб не вайбится, так что молча перестреливаться постами раз в неделю - не моя история.

В общем! Брат, ты нужен. Приходи. ((╬◣﹏◢))

---

пример вашего поста

Чуя, серьёзно, сомневается, что сможет когда-нибудь привыкнуть к переменам.
Другие люди. Говорят меньше, чем знают, а правды говорят - вообще ничерта. Чуя частенько инстинктивно уверен, что ему пиздят; он считывает это почти безошибочно по наитию. Потом подолгу напряжённо морщит нос, мечется туда-обратно угрюмым взглядом, пытаясь понять: наёбка, ага, только где именно?

Другие правила, половину из которых тебе предлагается угадать самостоятельно. Иногда кажется, что буквально все вокруг - они, чёртова мафия - знают между собой что-то, недоступное ему самому. Чуя чувствует себя пересевшим из переулка, где на грязном ящике играли в "косынку", за покерный стол, застеленный терпким дымом от дорогого курева. Это выводит. Будоражит одновременно, чёрт, ладно. Сейчас ему оторопело и задумчиво-странно смотреть по сторонам, смотреть в лица и понимать: "ведь я ненавидел их".

Возненавидеть было просто: сделаешь - и ты свой. Делаешь - Агнцы хлопают тебя по плечам, суматошно толпятся вокруг, и ты сначала недоверчиво, а потом уже хулиганисто и азартно улыбаешься: а чё, дружить против кого-то - не худший из вариантов. Думаешь: ну, это же поначалу только. Шалеешь от ощущения чужой руки, непринуждённо закинутой тебе на шею, задираешь голову, долго всматриваешься в низкое, блёклое, неприветливое, во всех смыслах дрянное небо над трущобами и решаешь для себя: ха, неплохо.

Чуя до сих пор, несмотря ни на что, думает, что это было неплохо, пока длилось. Суматошно, местами топорно и часто - до смешного просто. Ненавидеть просто, когда ты точно решил для себя, кто враг. Теперь у него нихрена нету такой роскоши. Чуя восстанавливает в памяти понимающе недоброе лицо Мори: первый человек, ненависть к которому сменилась у него странным сортом молчаливого уважения, смешанного с недоверием. Думает о простых мафиози, многие из которых вылезли из таких низов, где цена жизни - ноль, чтобы прорваться туда, где жизнь можно оценить хотя бы пулей.

Сложно. Ничего не получается по-старому; чёрно-белая палитра наполнилась цветом, щедро раскрасилась полутонами. Тяжело ненавидеть по-простому, как раньше.
Ну, хотя бы одного мафиози Чуя до сих пор ненавидит точно.

Чуя уверен, что его личное расследование не скроется от Мори. Во-первых, точно не от этого человека, во-вторых - Накахара категорически, фатально,убийственно не умеет в полунамёки, игру в недосказанность, в услугу за услугу. Поэтому, когда он спрашивает - спрашивает в лоб, и хорошо ещё, если не с ноги. А уж его попытка подпоить Уэду в целях добычи информации наверняка войдёт в местный фольклор… Бесит. Чуя досадливо морщится, разрывает сырой ночной воздух болтающимися рукавами и полами плаща, почти бежит - руки в карманы - мимо тёмной громадины комплекса.

У него высоко над головой в небо уходят тронутые ржавчиной стропила, леса, оборванные и размотанные в разные стороны, как у порушенного спичечного домика. Индустриальные рёбра несущих конструкций, кажется, тихо поскрипывают и гудят сквозь ночь под собственной тяжестью, если внимательно слушать. "Здесь", - думает Чуя и чувствует, как сердце нехорошо притормаживает перед следующим ударом. Покалывает кожу, под которой шевелится предчувствие. Одно из немногих мест, которые он в полном смысле слова имел право, кривясь в невесёлой усмешке, называть "домом".

Это место заброшено так давно, что проверять, наверное, уже нет смысла. Но всё-таки… Что-то гонит Чую на поиски. То же, что заставляет носить перчатки; то, из-за чего его самообладание летит к чёртовой матери, когда Уэда рассказывает ему, значительно округлив глаза: недавно у этого места появились заинтересованные инвесторы.
"Недавно", - легко делится совсем трезвый Уэда, - "Туда наезжала некая комиссия под полной секретностью, только вот потеряли её, вроде как, прямо в этом комплексе, связь оборвалась - и с концами". Чуя стискивает кулаки; у него в висках горячим и непредсказуемым пьяным пульсом бьётся: почему именно сейчас? Это может быть подставой.

Это может быть началом чего-то очень паршивого, но, даже спровоцированный, он останется охотником, а не жертвой. На его лице расцветает оскал, какой бывает у изувера, получившего все нужные инструменты в руки, над застеленным клеёнкой столом.

Если ловушка, то нахрена таиться? Он не знает здешних систем безопасности - они вообще живы ещё? - не знает, какие нужны коды доступа, но это не помешает ему войти через парадный вход. Накахара пригибается к земле; носок его ботинка описывает кривую дугу в чёрной пыли, пока он ищет точку опоры, и сразу же земля и асфальт проседают, уступая сантиметр за сантиметром неумолимому гнёту в бесконечность атмосфер. Зрачки у Чуи сжимаются в два острых нечеловеческих осколка-угля, кожа занимается почти невидимым тусклым ядерным пламенем. Ловушка - прекрасно. Ловушка - вы знали, на что шли. И если нужно будет вбить всё это место в подземный ад, если надо будет -

"Не самое удачное место"... Чё?

Чуя вынужден признать, что этот голос, эту непринуждённую самоуверенную лень он теперь узнает за сто шагов. Эту непосредственность, граничащую с наглостью. Дазай не спрашивает разрешения, он делает то, что считает нужным. Дазай утекает почти из любых обстоятельств, умея развернуть их себе на пользу.
Дазая здесь совершенно точно, полюбому, даже близко не должно быть.

Он разворачивается, не отпуская способность, в своём поясе астероидов из разломанного асфальта и каменной крошки, повисшей в воздухе. Оторопь у Чуи быстро сменяется раздражением взрывоопасно мрачного сорта. Всё, что есть сейчас у него в голове - всё, что написано на его лице - сводится к пронзительно острому, опасному, клокочущему "ты, блять?!".
Пара мелких камней после короткого прикосновения срываются из щита вокруг Чуи и дробью выстреливают в направлении непрошенного гостя.

- А, прости, обознался, - Глухо усмехается Накахара - пытается усмехнуться, хотя хочется оголить клыки, чтобы потом удобнее было вцепляться ими в горло. - Перепутал тебя с одним типом, которого хочется прибить к чёртовой матери, чтобы не лез не в своё дело. Хотя знаешь что?
Чуя идёт к Дазаю, всё ещё объятый жаром несуществующего багрового пламени; его шаги отдаются скрежещущей, зубодробительной вибрацией в пустом переулке, его следы - взломанная опора, разбитое и размочаленное покрытие.
Какого. Чёрта.
Почему он. Почему из всех людей, кто мог бы здесь объявиться…

- Какого дьявола ты здесь забыл? Откуда знал?! - На выдохе выплёвывает Чуя, притормаживает, буравит Дазая взглядом - как будто метит ножами. - Это моё личное время и моё дело, так какого хера… - Затыкается быстро, как будто воды набрал: блядь. Уже сказал больше, чем нужно было.

п.с. я принёс тебе мемов💢

laena velaryon
✦ a song of ice and fire ✦

---

вот послал неведомый деймону трех жен, и только одну он по-настоящему уважал. и сейчас я расскажу, почему.

во-первых, умница.

во-вторых, красавица.

в-третьих, забралась не на золотистую курицу из колыбельки, а пошла и приручила вхагар.

ну и как такую женщину не взять  в жены?

это я за тобой ухаживал. это я доказывал, что не так уж я мейгорист как говорят. что я не буду ходить по всем борделям и орать об этом с тобой.

и женишка твоего отправлю туда, где ему и место.

и когда я, я, я встану перед тобой на колени и попрошу стать моей женой, мы с тобой отправимся в такое свадебное путешествие, в какое ни один таргариен не отправлялся лет сотню.

а потом еще альт сыграем, в котором заберу железную табуретку себе и ты будешь моей лучшей королевой.

люди потом скажут, что джейхейрис и алисанна были просто репетицией процветания в вестеросе.

приходи скорее.

---

жду в лс и обсудим там и флэшбеки, и альты.

---

пример вашего поста

деймон сидит за одним столом с новым светом всего драконьевладельческого общества последних лет, и думает, как же хорошо за одним столом с такими людьми сидеть.

вот сидел бы с восставшими из седьмого пекла или куда там попадают таргариены: эйгоном, висеньей и рейнис, и то с таким удовольствием не слушал бы, как он вот хоть что-то пытался завоевать, хоть кусок камня, на котором дохлые крабы валяются, а не просто завоевывал шестой по счету голубиный пирог за вечер, как его миролюбивый на всю голову брат.

вот сидит, он и так улыбается, и шутки льются рукой, и аж пальцы, которые вчера только гнилую брюкву из помойной лужи на завтрак, обед и ужин ели, сами тянутся к птичкам, фруктам, да ко всему, что таргариены жрут каждый день, так что хули делать из этого аж целый ужин.

так улыбается им, как будто никого лучше не видел в своей жизни. вот для этого сам несся искать новые драконьи яйца: пьянчуга, который спасибо что голову не пропил, руки-ноги-еще что в попытках достать еще хмельных помоев не потерял. хью, который бил метал молотом, так хоть поводья не выронит. совсем не сын корлиса, который так на валирийского человека больше всех похож, что молчит и перья на псевдочешуйчатой жопе не распускает.

ах. да. и самый бриллиант. девка, у которой мать была шлюха, и ее мать шлюха, и мать ее матери шлюха, да и этой явно приходилось чем-то за овец расплачиваться. которая так льнет к нему — ну да, капелька драконьей крови которая в этом блядском роду затесалась, пытается вернуться в океан побольше, а то она так старалась, что дракон ее от овцы отличил, не сожрал, и даже на спине катает.

сам. принц. заметил. оценил.

рейнира сейчас раздуется от довольства собой так, что новое платье лопнет. дура, это не ты мне сделала предложение руки, сердца, печени и половины кровати на драконьем камне или хотя бы в куче соломы в драконьей пещере.

это я тебя когда-то ценил так, что не отправил вслед за реей, хотя с каждым днем, когда тебя думает, что пока висенья махала мечом не покладая рук, чтобы потом отто таргариенов, зажравшихся ящериц, просил своих дракончиков попридержать, эта вот... да что? да что она сделала?

это не она его уговорила не готовить нападение на королевскую гавань с четырех сторон, чтобы хайтауэры дрожали и в дырявых шлюпках в старомест бежали.

это он подумал, вот будет прикольно узнать, а каково это, если в этой очаровательной голове, которую кормили лимонными пирогами до отвала, потому что папка ничего жизнеспособного больше не смог породить, появится что-то кроме пирогов, пока папка не видит.

ну преклони передо мной колено за ссаным хайтауэрским гобеленом, а я тебе даже корону позволю на эту башку потом надеть.

да я вам тут не показал, как хайтауэрские понты сливали в ближайшую сточную канаву, потому что прилетели. драконы. они. будут. драконить. а. не. жрать. пироги. что. дочь. что. отец. семья все-таки, а то придушить бы обоих от родственной любви.

она правда думала, что ее красивая, но бойно туповатая золотистая курица это то, что такого  валирийского человека как деймон остановит?

и вот когда деймону стало так весело от того, что он пляшет в поддержку жены как может, а она и дуется от этого гордо — укротила дракона сиськами навыкат, мать драконов нашлась.

вот тогда он заметил, что бейла уже хочет привести сюда маленькую муню и сжечь этот новый свет драконий ко всем старым и новым и забытым валирийским божественным хуям. и это деймон хотя бы может понять лучше, чем почему он должен бросить всё и идти спрашивать, почему рейна опять грустная и он должен понять, как утешить, хотя и без него кто-то прибежит.

деймон находит бейлу и его улыбка уже не такая хищная, что он щас на этом пиру сам всех драконьим пламенем окатит.

— полечу. и возьму. и если этой овце поможет усидеть на драконе то, что она будет называть меня хоть папой, хоть п а п о ч к о й, хоть троюродным дедушкой — пусть сидит и радуется. а уж если не свалится с дракона до тех пор пока эймонд доедет до вхагар, оседлает вхагар, заберется до оседланной вхагар, поймет, как нас двоих обойти так, чтобы из-за размеров вхагар в какую-нибудь гору не вписаться — я этой дуре буду каждую крошку внимания своего кидать.

деймон кладет руку бейле на плечо и говорит таким мягким тоном, каким мало кого удостаивал.

— ну же, бейла, ты правда думаешь, что я от вас с рейной откажусь ради этой овцы в драконьей шкуре, потому что она впервые отмылась от помоев ради меня и даже вилку научится держать? я же тебя лучше воспитывал, ну. я же тебя не для этого сам валирийскому учил,  tala. да я тебя не беру с собой не потому, что ты не справишься, а потому что корми муню как можно лучше овцами, которые подадут слуги, как положено, и смотри, чтобы твоя мачеха не решила заключить мир со святой алисентой, потому что они когда-то так душевно книги про висенью и нимерию, что ни люка, ни как-его-там внука уже не жалко, забьем и вспомним старые времена в ближайшем лесу, откуда может больше и не вернутся вдвоем, а мы поплачем о потере, но недолго. потому что если в ее забитую голубиными пирогами голову придет такая светлая мысль, хотя бы ты тут ее остановишь.

david
✦ romance club: astrea's broken heart ✦

---

'Cause I love my baby, tall, dark Hades, lord of death is down on his knees for me

первое приветливое лицо среди нового коллектива, очаровательные кудряшки и темные секреты. опасные огоньки, пляшущие в глазах. его неоспоримый талант решать проблемы и создавать еще десяток новых, абсолютно наслаждаясь происходящим. сложно было не почувствовать что-то. в конце концов, все демоны в какой-то степени искусители, а этот и подавно...

если бы не нависающая угроза, если бы не сотня запретов, которые так сильно хочется нарушить каждый раз, встречаясь взглядами... одри считала себя сдержанной, правильной даже, её так легко не увлечь. однако вот они здесь, вдвоем, крадут последние минуты, чтобы пройтись по грани дозволенного снова.
и ведь если бы не зверь, если бы не эта огромная большая проблема, встретились бы они?
может быть да.
в каждой версии этой реальности.
так или иначе.
они будут вместе.

---

честное слово не знаю, что тут еще можно написать, если очевидно одно - вот этого вот кудрявого красавчика я зазываю в пару, для веселого времяпровождения в поисках последователей зверя, опасных вылазок по работе и флирта на грани приличия в процессе. мы видим всю тьму, не забывая удерживать в себе свет. вот такими я их и вижу вместе. свет и тьму, которые могут сосуществовать в некой гармонии. многое возможно за эти два сезона истории особо не показали, мы даже можем многие моменты на свой манер переиграть, изменить немного историю, добавить что-то свое. в целом я настроена и на опасные околохороррные истории\эпизоды с одержимостями, тварями и прочим, на разговорное чувственное, сюда даже элементы юмора во время приближающейся беды можно добавить. в целом все готова обсудить решить.
по внешностям конечно тут есть самые очевидные и не очень. в приоритете шиэн (как с него рисовали), но если хотите собрать итальянскую лигу - давид (ха) пойдет тоже.
я игрок неспешный, гнать не буду, а сюжеты подкидывать могу. как и эстетики. и гифки. и плейлисты возможно... в примере поста понятен мой стиль, я в целом подстраиваюсь тоже под любой. приходите, приносите свой постец и мы все очень быстро решим!

---

пример вашего поста

Давно знакомый запах медикаментов и металла заполнял весь научный отдел Красной комнаты. Поскольку предыдущую базу Наташа с «семьей» подорвала, эта казалась вполне нетронутой и довольно новой. Они уже не в России, они... Ей потребовалось время, чтобы узнать локацию, пришлось также много врать и притворяться. Быть той, кем она поклялась больше не быть, о ком не хотела вспоминать.
Воскрешение не было бесплатным, за него Наташа должна была заплатить своей верностью старым хозяевам. Но в этой прогнившей структуре все еще оставались союзники и друзья, только потому она понимала где находится, кем является и кто её настоящие враги. Секретная служба, вместе с Красной комнатой, были столь ненавистны, что даже внутри их стен нашлись те, кто готов был помочь снести к чертям эту структуру.

Она помнила падение, но ничего после. Она задумывалась о том, что успело произойти с момента её смерти, но... Главное, что они победили, ведь так? Жертва была не зря... Но времени на раздумия о хорошем не было, поскольку Красная комната пыталась воспользоваться ослабевшей Гидрой и ЩИТом, подмять под себя другие, более мелкие организации. Заменить в некоторых правительствах политиков своими агентами, как они делали раньше. И поскольку верность привить новому поколению было сложно, они решили пойти на отчаянные меры. Да и кто хватится, если официально Черная вдова была мертва? Идеальный агент, действующий из теней. Жаль только, что подчинить своей воли они её дважды уже не смогли.

Больших усилий ей стоило перевести операцию на территорию США. Сначала приходилось работать локально, затем выйти на Западную Европу. Наташа оставляла едва заметные метки и следы для тех, кто мог их прочесть. Она не была глупой и понимала, что одна не справится со своим планом. Она не была настолько самоуверенной, больше нет. Достаточно уже того, что устранение послов и других политиков было довольно муторным делом, сейчас больше заботились о безопасности, чем раньше. Несколько недель уходило на цели, приходилось заново изучать этот мир, политическую структуру, кто из информаторов и спящих агентов остался жив. На место Шарля Леклерка удобно устроился Крылов, на место Драйвена — Ольсхем. Наташа продолжала подписывать свою работу, каждый раз напоминая себе о том, что всех спасти не выйдет в одиночку. Да и устраненные политики едва ли были милыми и невинными... Однако, их должен был ждать суд, а не правосудие Черной вдовы, по приказам других, жадных до власти безумцев.

Чужими жертвами она все же добралась до США. Здесь нужно было действовать осторожнее, так как Вдову знали многие. Приходилось использовать старые методы конспирации, подставные имена и внешности. Но она продолжала подписывать свою работу, словно этих последних пару десятков лет просто стерли из истории. В глазах кураторов она была той Наташей, до предательства, и та Наташа знала свои протоколы. За пару месяцев притворства она поняла, что это не так уж и сложно. Как возвращаться к велосипеду — педали те же, механика осталась прежней, главное мышечную память поднять. До смешного улучшенный советский ствол, гильзы не отследить, метки в малозаметных местах. Раньше их могли так проверять кураторы или потенциальные заказчики, а теперь...
Она надеялась, что её заметит Белова. Та единственная, кто стал ей ближе остальных вдов, кто знал все протоколы и метки. Она была той, кто прошел через все то же, что и Нат. Она должна была заметить, но... Время шло, а результатов не было. По своим каналам Романова узнала, что Белова занялась работой по найму, и сестру свою уже оплакала. Возможно тут ждать подмоги не стоит.

Конспиративная квартира была пустой, в ней только прятались триггеры для непрошенных гостей и набор оружия в одной из стен. На первый взгляд — словно под съем стоит. Наташе было этого достаточно, чтобы переспать ночь и обдумать дальнейшие ходы. В Нью-Йорке она была как дома, но это не значило, что здесь можно вести себя как прежде. Тайники остались те же (кроме некоторых, видимо поднятых Еленой), люди те же, но вот отношение к Вдове изменилось. Она была героем для некоторых, и собственную могилу рыть как-то не хотелось. Пусть та Нат и остается героиней, она заслужила. В этой, новой жизни, будет её шанс пожить для себя и наконец-то отплатить долги. Если у неё таки удастся вырваться и покончить с программой «сознательного клонирования».

Еще в городе ей показалось, что кто-то за ней следил. Это могла быть просто паранойя, а может и подсказка, что кто-то таки заметил тайные послания. Но вот кто... Пару часов спустя Наташе удалось установить жучки в кабинете мистера Холзи, который так страстно пытался пробиться в Сенат. Его нужно было убрать, чтобы пустить на сцену республиканца со связями, полезными для Комнаты. Работа была сделана, теперь настало время столкнуться лицом к лицу с тем, кто наконец-то смог выследить Вдову.
Она чувствовала, что идет в западню. Десятилетия шпионской работы поднимают паранойю и предчувствие на новые уровни... И она была права. Трюк со скотчем и волосом сработал, «печать» была потревожена. Наташа довольно улыбнулась, хоть её сердце и пропустило удар. Страшно встречаться лицом к лицу с теми, кто считает тебя мертвой... Друзей, вероятно. Едва слышно протягивая строчки «Последней любви» она вошла в свою квартиру, поглощенную кромешной тьмой. Наташа слышала чье-то дыхание, выжидающее. Свет в коридоре осветил и другие комнаты, она с интересом прошла вперед, прижимая руку к пистолету в открытой кобуре. Вторая рука уже сжимала «укус вдовы». Она ожидала увидеть кого угодно — Клинта, Елену, даже Марию. Но перед ней оказался именно Барнс...

Некие воспоминания из прошлого назойливо летали вокруг, когда она пыталась собрать себя воедино после пробуждения. Зимний солдат тоже там был. Темным пятном охватывал её тренировки, её первые сомнения за верность Красной комнаты, её чувства... Позже Наташа поняла, что невыгодные воспоминания ей прикрыли давным-давно в памяти, чтобы не повторять совершенных ошибок. А теперь эта ошибка сконфуженно смотрела на воскресшую Черную вдову, не зная, что делать дальше.

— Полегче, тигр, это я. — Наташа приподняла руки, сдаваясь на милость Барнсу. Но они оба понимали, что любой из них способен повернуть эту ситуацию в свою пользу. Несмотря на неожиданность появления именно Зимнего, Нат была готова довольствоваться любым союзником, наверное он был даже лучшим вариантом. Чтобы понять свои дальнейшие действия, и чтобы осознать прошлые... Она сделала пару шагов навстречу, ощущая, в каком напряжении был Джеймс. Несуществующие воспоминания практически кричали ей, что подобное уже случалось раньше, иди дальше, узнай больше. И она решила довериться своему чутью. — Начнем с очевидных вопросов, так как у меня не так много времени. Да, это я. Да, я все равно умерла. Нет, это не обман, но тело у меня и вправду... новое. — Наташа проходила вглубь комнаты, дернула включатель на настольной лампе и сняла плащ, скрывающий костюм. Захотел бы — уже убил, Зимний солдат бы не церемонился, даже в своем новом облике и в прежнем сознании.

— Красная комната. Чертово место такое же живучее, как и Гидра. Я убрала их базу в России, а они вылезли в Финляндии и даже добрались до Швейцарии... — Она разочарованно выдохнула, ощущая собственное бессилие. Ей казалось, что убийство Дрейкова было достаточной мерой предосторожности, но увы. Программа была создана до её рождения и едва ли умерла вместе с ней. — Они воссоздали мое тело, вернули мне все воспоминания, хоть и не планировали этого делать. Я — это я, но не совсем. Возможно душу мне вернуть никто не под силу... — Наташа присела на кресло напротив Барнса и с любопытством снова посмотрела на него. В его взгляде читалось столько вопросов, даже с учетом уже озвученных ею ответов. Он не мог в это поверить, да впрочем и сама Нат не поверила бы. Им даже умереть не позволили, вот такая вот вечная каторга...

sirius black
✦ j. k. rowling's wizarding world ✦

---

казалось бы, что может быть хуже: все начиналось с малого, а закончилось — феноменальным армагеддоном.
казалось бы, первые звонки — косые ( собственные ) взгляды.
последние — когда в лицо ударяет тот самый запах во время урока по зельеварению, что преследует его с кончика чужой сигареты. вот только поттер глупо улыбается всей аудитории, выдумывая всякую ересь, лишь бы никто не разгадал его маленький секрет.  с ним же он и сгорит сам, покуда на плечах висит тяжелое семейное обещание. будь он кем угодно, но только не собой, он мог бы давно послать все куда подальше. но нет же — родители требует от своего единственного сына слишком многого, что тот по сути может сделать.

« — cири, прости, что заставил тебя ждать.
— а я мог иначе? »

действительно, мог ли? нет. и так по гребанному замкнутому кругу собственных аморальных решений: где часть его рвется нарушить обещания, когда вторая — упрямо смотрит на огненную копну волос, видя в той свое спасение.

---

самое первое и верное, что уточню, это заявку в пару.
второе же: мне нужно, чтобы человек хотел играть и развивать персонажа, а значит это далеко не по посту в месяц - от себя буду отдавать тоже самое.
я в заявках не слишком умелец, но постарался очень кратко описать то, что я вижу в их отношениях со стороны джеймса. я хочу оставить каноничную связку между поттером — блэком — эванс (но больший уклон в сторону сири). но сделать ее иначе, нежели прописано в книгах. у меня есть много «но» в отношении того, что написано. и эти самые «но» хочется обыграть по-своему.
за всеми подробностями, направлениями - прошу в лс.
отмечу дополнительно, что пишу не только лапсом.

---

пример вашего поста

было ли это предательство? поттер ставил этот вопрос под острым ребром всякий раз, как пытался найти себе оправдание на моменте первого шага. с каждым последующим, где уверенность наполняла его легкие тяжелыми камнями, ребер не оставалось, как собственно и не оставалось вопросов. мир вокруг кричал аплодисментами в угоду выбора волшебника, а он лишь отмахивался по итогу, оказавшись там, где ему и следовало - как ему казалось в тот самый паршивый момент своей истории - быть. слова слетают быстрее мысли, а маг напротив него зондирует своего гостя ледяным взглядом, пытаясь вырвать из рогатой головы хоть какой-то намек на откровенную ложь. в тот момент джеймс уяснил для себя одну простую истину: сомнения одолевают всех, даже таких знаменитых и могущественных людей, как лорд. это едкая отрава, замедляющая пространство и время, выуживающая из-под кожи всю твою омерзительную натуру до тех пор, пока колени не начнут дрожать от страха. до тех пор, пока голоса в голове не запоют в унисон в своей давно всем известной песни «а что если». прочь.

все это - прочь. как и то, что было в его жизни за непродолжительные года. все те улыбки, клятвы, звонкие обещания - все это уже ничего не значит для него, когда он протягивает руку для завершения торжествования чего-то темного внутри. шляпа говорила ребенку - гриффиндор. взрослый же - насмехается над. тем, как, оказывается, нелепо это распределение в своей сути, если даже красные флаги мелодично окрашиваются в змеиные тона.

короткая боль ослепляет его на некоторое время, пока кончик палочки вжимается в его кожу и вырисовывает из себя на чистом месте отпечаток смерти. извилистая, ужасающая, обличающая истинные намерения волшебника так лаконично смотрелась в этом знаке бесконечности, что в какой-то момент джеймс бесстыдно засматривается на собственную конечность. вот и все. вот и все, назад дороги уже нет.
ничего уже нет, кроме этого практически родительского приглашения присоединиться к их семье за огромным столом пожирателей.

семья. поттер больше не мог вернуться к себе домой, учитывая то, кем именно была его невестка. он не хотел ее видеть по многим соображениям: от момента, что грязь ее оскверняет все, во что он верит сейчас; до погребального - она встала не на ту сторону. она бы не поняла его, она бы не разделила с ним эти взгляды, что феникс называет радикальными. будь его воля, то джеймс рассказал бы по фактам каждую деталь, в которой эванс была чертовски неправа по отношению к ним. к  н и м - как легко это слетает в его голове, когда волшебник покидает место рождения своей метки. в его жизни, прошлой жизни, было совсем не так уж и много людей, кому он мог довериться. и вот оно - то самое предательство - искрится на кончике языка, стоило только голове задуматься. ремус, сириус, профессора? поттер просто не смог бы вынести то осуждение, что почувствует в их глазах, стоит только ступить на порог территории ордена.

( страх, непонимание, раздражение и колоссальное разочарование - вот что стреляет в воображении )

«знаешь, джейми, по кому я больше всего скучаю, находясь в твоем доме?» - с этого вопроса в тот год сохатый узнал многое о своем близком друге, что тот никогда ему не рассказывал. узнал о скуке, прочитал о сожалении и прочувствовал, будто бы эти эмоции были собственными, всю ту тяжесть, что источал из себя блэк, когда рассказывал про своего младшего брата. сириус говорил много, неспешно перебирая языком каждую букву, чтобы правильно поставить ударения в том или ином предложении. грифф же его не останавливал, будто бы боялся спугнуть это настроение своего друга, который практически никогда столько открыто не извергал из себя то, что его так сильно тяжелит. тихий монолог, посреди собственной комнаты, не приукрашенный ни лестью, ни сальной шуткой - ничем.

каждому нужен кто-то, кто его выслушает

и вот он снова здесь. у этого дома, от которого веяло холодом, при том даже не находясь внутри. поттер разглядывал массивные стены фамильного особняка, заранее найдя в кармане пальто свою волшебную палочку. пальцы крепко обхватили рукоять красного дерева. или быть может это просто погода? кто его знает. шаг - история циклична, он снова отсчитывает свои шаги до того, как совершит очередное удивительно - второй, и только после момента, когда за его спиной закрывается тяжелая дверь, а в него не летят защитные заклинания, джеймс выдыхает. так странно находиться в доме, который ненавидел всей своей душой. но больше непонятен тот факт, что именно сюда его привело чувство необходимости.

оставалось только дождаться момента, когда хозяевам дома сообщат о том, что к ним кто-то пришел. если в этих комнатах вообще кто-то был, во что джеймс практически уверовал.

gale hawthorne
✦ the hunger games ✦

---

Сын маминой подруги из Шлака, мечта каждой второй своей одноклассницы и просто спасение своей семьи (и соседней тоже). Стреляет во все что движется и не движется, движется сам так, что не поймаешь. Чего не умеет, тому научится - под крылом у Бити начал и с новым оружием управляться, да еще и на всевозможные собрания ходил, куда большинству доходяг из дистрикта хода нет. Неплохая карьера вырисовывается, а?

Гейл, кажется, может все что угодно.
...но только если речь не о покорении сердца Китнисс.

Здесь не поможет умение в планирование, не поможет расположение Койн. Спасение остатков победителей из лап Капитолия так и вовсе превратило все в бесконечный сумбур.

(Можно даже в минуту слабости пожалеть о том, что спасение Пита все-таки удалось.)

Джоанне на спасение жаловаться незачем. Её не все устраивает (многое), особенно когда забирают чужую капельницу с обезболом, но вместо нее подвозят развлечение с любовными драмами вокруг Сойки. Она просит Гейла сделать и притащить ей топор прямо в палату. Или чтобы нашептал там кому-нибудь и ей уже дали этот сраный допуск к вылазкам, ведь у него так получается нравиться.

---

Да, это заявка в пару. Решено было взять на себя непосильную ношу по раскулачиванию китнисс с её бывшими. Можем накрутить такую динамику, что еще книга понадобится! Начиная от просиживания штанов в лазарете тринадцатого и далее по другим дистриктам в сопровождении тараканов в голове.
Что по игре: пишу раз в неделю-две, в ответ хотелось бы примерно такого же. Внеигровое по желанию, но будет здорово не-молча обмениваться постами.)
Связаться можно через гостевую или лс, желательно сразу с примером поста. Ждем всем нашим пгт!

---

пример вашего поста

Джоанна упивается собственной победой на играх, чтобы не сойти с ума еще больше. Чтобы перестать вспоминать чужой предсмертный хрип, она громче смеется и скалится в ответ миротворцам, которых встречает возле деревни победителей. Прежде им приходилось переходить дорогу друг другу, но теперь это им нужно вести себя сдержанней и не приближаться лишний раз к новоявленной победительнице.

Мэйсон шумная до невозможности, продолжает быть костью в горле у своего стилиста и хоть сколько-то успокаивается только в присутствии близких.

Но самое главное: она все еще жива. Неплохой сорванный куш, а?

Блайт во время тура победителей постоянно зудит над ухом о том, что ей нужно быть осторожней, во всем: высказываниях, действиях, что лучше спросить сначала у него, перед тем как нестись сломя голову навстречу какой-то неудаче, которая из-за нее самой и перерастет в катастрофу. Джоанна отмахивается от всех слов (в лучшем настроении, в остальном просто посылает) и продолжает в том же духе. В каждом новом дистрикте равнодушно считывает текст с бумаги и отправляется в следующий, так и до самого Капитолия. Местные сначала вызывают смех своими шмотками, а после: истерический своими намеками. Она прямо шлет кого-то во все места и разбивает бокал с выпивкой кислотного цвета, чудом не об его голову.

Бывший ментор молчит всю дорогу до Седьмого дистрикта.

А вернувшись туда, Мэйсон узнает о смерти своих единственных двух лучших друзей и старшего брата. Несчастный случай на лесопилке, это бывает, это повседневность, но почему тогда так давит на нее это ощущение вины? Почему; она отворачивается от собственного отражения и запрокидывает голову. До ее первых игр в качестве ментора остается не так много времени. Она не покажет этим ряженым курицам Капитолия [а главное самому Сноу], что хоть сколько-то ее можно сломать.

Но на трибутов без слез не взглянешь. Нет, сначала пытается, но какого черта? Пацану едва исполнилось пятнадцать, девчонке — тринадцать, оба смотрят в пол все время, пока едут в поезде. Блайт что-то сначала пытается им вдолбить в головы, но вскоре отмахивается первым. Джоанна пытается наставлять, но в своей манере, но «Просто порви всех нахер, а если не можешь, так переживи!» оказывается недостаточным наставлением.

Элен совсем не тянет на победителя и ее наставница мрачно смотрит на результаты показательных выступлений. У нее — двойка, у Томаса — пятерка и это больше напоминает избиение младенцев. Во время интервью Элен и вовсе все-таки заливается слезами и Джоанне хочется провалиться сквозь пол.

Победителей в играх и правда нет.

На очередном мониторе, теперь уже во время трансляции в общем зале, лицо девочки мелькает в последний раз. Чудом выжившая возле Рога Изобилия, ее убивают еще до наступления темноты и подведения первых итогов.

— Сука! Я же говорила, говорила тебе оглядываться почаще, неужели это так сложно! — Чьи-то руки оттаскивают ее от основной толпы. Безгласый почти роняет поднос с бокалами, когда победительница прошлых игр замахивается, чтобы ударить по чужому плечу. — Маленькая идиотка! — Хотя скорее это уже про себя. Как можно было хоть на секунду предположить, что ее трибут переживает хотя бы первые сутки?

Но это оказывается непростой истиной, слишком.

— А, Двенадцатый, да? Думаешь, ты здесь самый умный? — Шипит почти в лицо, когда понимает, кто ее буксировал все это время. Потом косится на фляжку и быстро отпивает. Пойло обжигает горло, но мягко ложится на душу. — Твои-то там еще, носятся? — Смотрит через плечо Хеймитча на один из телеэкранов. А потом на ведущего.

— Мне стало бы легче, если бы порвала глотку каждому из них!..

finnick odair
✦ the hunger games ✦

---

Урвать себе кусочек от этого Победителя хочет себе половина спонсоров. Другая половина уже это сделала или стоит в очереди и готовиться с ним рассчитаться каким-нибудь очередным секретом. Прогреми такой с больших экранов в Капитолии - мусолить на вечеринках будут не один день. Скажи все разом - энергия в столице будет генерироваться за счет сплетен и скорости их разнесения, где в финале от изначальной мысли мало что останется.

Финник умеет расположить к себе, когда ему это нужно. А нужно это примерно всегда. Внимание этой публики не вечное, а значит, нужно успеть взять все, что полагается.

И что пригодится для общего дела. То самое, о котором "благодетели" в ответ не должны узнать. Как и про Энни. Не слишком ли много секретов на одного человека, Одэйр?

Финник говорит много, но после разговора с ним понимаешь, что ничего-то он про себя не рассказал, а для себя снова получил новое. Джоанна злится, когда тот снова и играючи забалтывает её саму. А потом давится со смеху, когда он проделывает то же с кем-то из других менторов или капитолийцев.
Хотя, признаться, ей было бы больше по душе, если бы он вышел на них с трезубцем.

---

Внимание, разыскивается обладатель самой обаятельной улыбки во всем Панеме! Пожалуйста, не умирай©, хочешь ищи Энни, не хочешь - строй свою историю иначе. От себя обещаю эту вот странную дружбу и вайб "сидят на кухне в три часа ночи, пока у всех вечеринка".
Что по игре: пишу раз в неделю-две, в ответ хотелось бы примерно такого же. Внеигровое по желанию, но будет здорово не-молча обмениваться постами.)
Связаться можно через гостевую или лс, желательно сразу с примером поста. У нас небольшой каст, но мы в тельняшках и ждем всем нашим пгт!

---

пример вашего поста

Джоанна упивается собственной победой на играх, чтобы не сойти с ума еще больше. Чтобы перестать вспоминать чужой предсмертный хрип, она громче смеется и скалится в ответ миротворцам, которых встречает возле деревни победителей. Прежде им приходилось переходить дорогу друг другу, но теперь это им нужно вести себя сдержанней и не приближаться лишний раз к новоявленной победительнице.

Мэйсон шумная до невозможности, продолжает быть костью в горле у своего стилиста и хоть сколько-то успокаивается только в присутствии близких.

Но самое главное: она все еще жива. Неплохой сорванный куш, а?

Блайт во время тура победителей постоянно зудит над ухом о том, что ей нужно быть осторожней, во всем: высказываниях, действиях, что лучше спросить сначала у него, перед тем как нестись сломя голову навстречу какой-то неудаче, которая из-за нее самой и перерастет в катастрофу. Джоанна отмахивается от всех слов (в лучшем настроении, в остальном просто посылает) и продолжает в том же духе. В каждом новом дистрикте равнодушно считывает текст с бумаги и отправляется в следующий, так и до самого Капитолия. Местные сначала вызывают смех своими шмотками, а после: истерический своими намеками. Она прямо шлет кого-то во все места и разбивает бокал с выпивкой кислотного цвета, чудом не об его голову.

Бывший ментор молчит всю дорогу до Седьмого дистрикта.

А вернувшись туда, Мэйсон узнает о смерти своих единственных двух лучших друзей и старшего брата. Несчастный случай на лесопилке, это бывает, это повседневность, но почему тогда так давит на нее это ощущение вины? Почему; она отворачивается от собственного отражения и запрокидывает голову. До ее первых игр в качестве ментора остается не так много времени. Она не покажет этим ряженым курицам Капитолия [а главное самому Сноу], что хоть сколько-то ее можно сломать.

Но на трибутов без слез не взглянешь. Нет, сначала пытается, но какого черта? Пацану едва исполнилось пятнадцать, девчонке — тринадцать, оба смотрят в пол все время, пока едут в поезде. Блайт что-то сначала пытается им вдолбить в головы, но вскоре отмахивается первым. Джоанна пытается наставлять, но в своей манере, но «Просто порви всех нахер, а если не можешь, так переживи!» оказывается недостаточным наставлением.

Элен совсем не тянет на победителя и ее наставница мрачно смотрит на результаты показательных выступлений. У нее — двойка, у Томаса — пятерка и это больше напоминает избиение младенцев. Во время интервью Элен и вовсе все-таки заливается слезами и Джоанне хочется провалиться сквозь пол.

Победителей в играх и правда нет.

На очередном мониторе, теперь уже во время трансляции в общем зале, лицо девочки мелькает в последний раз. Чудом выжившая возле Рога Изобилия, ее убивают еще до наступления темноты и подведения первых итогов.

— Сука! Я же говорила, говорила тебе оглядываться почаще, неужели это так сложно! — Чьи-то руки оттаскивают ее от основной толпы. Безгласый почти роняет поднос с бокалами, когда победительница прошлых игр замахивается, чтобы ударить по чужому плечу. — Маленькая идиотка! — Хотя скорее это уже про себя. Как можно было хоть на секунду предположить, что ее трибут переживает хотя бы первые сутки?

Но это оказывается непростой истиной, слишком.

— А, Двенадцатый, да? Думаешь, ты здесь самый умный? — Шипит почти в лицо, когда понимает, кто ее буксировал все это время. Потом косится на фляжку и быстро отпивает. Пойло обжигает горло, но мягко ложится на душу. — Твои-то там еще, носятся? — Смотрит через плечо Хеймитча на один из телеэкранов. А потом на ведущего.

— Мне стало бы легче, если бы порвала глотку каждому из них!..

Man in Black
✦ Stiven King's Worlds ✦

---

Глаза Уолтера округлились, и на мгновение он выглядел оскорбленным до глубины души. Каллахан всмотрелся в глубокие глаза собеседника и, не смотря на абсурдность происходящего, понял, что эмоции — подлинны. В одно мгновение он лишился последней надежды на то, что видит сон, или последний, яркий эпизод до подлинной смерти. Во снах, по крайней мере, плохие ребята — ужасные люди, у которых нет комплексов.

---

Вряд ли я напишу что-то принципиально новое, да и заявки пишу скверно, так что буду коротка — приходите и будьте потрясающим мудаком (но с хорошим чувством юмора по возможности), чтобы аж кровь стыла в жилах и чтобы хотелось вас ударить, а там на месте разберёмся.
Есть у меня смутные идеи, как можно нам сыграться, чтобы кто-то поседел. Обязательно приходите, если вам завернуть лавкрафтианской чертовщины и самого мрачного дарка, а также приходите, если хотите свергнуть Алого Короля, а то что это он?
Да и вам, может, красный подойдёт лучше, чем ему.

---

другой фандом

Надо признаться, Рук страшилась засыпать где-то, кроме Маяка: находящийся в персональном подпространстве Тени, он чудился оплотом безопасности от чужих глаз, иначе не жил бы там Ужасный Волк, он же — бог обмана, предательств и сарказма, он же по совместительству — поток язвлений в ответ на язвления, шуток в ответ на шутки, насмешек в ответ на насмешки, он же — источник головной боли (в прямом смысле), он же — лысый старый эльф, который считал, что, безусловно, лучше всех и всё-то понимает; засыпая на Маяке, она могла бояться разве что вновь увидеть недовольное лицо Соласа и выслушать очередной поток его бесценного мнения — столь же бесценного, как какая-нибудь поросшая паутиной, гнилью и плесенью в полузатопленном подвале, о чьём былом предназначении оставалось лишь догадываться; но у них почти не осталось выбора, и гостеприимство было столь тёплым, что Рук уже не смогла отказать.
Страшное, грубое, липкое, грязное.
Можно сказать, что Рук несправедлива к Соласу, что он уж точно не заслуживает таких сравнений, эпитетов и метафор, но ведь это он кашу заварил, а расхлёбывать отказался, вовремя заняв уютное местечко двух скверных древних богов, и наверняка строил очередные мозголомные наисложнейшие планы, включающие в себя обман, предательства, ложь, недомолвки, утаивание правды, переиначивание и что-нибудь там ещё, эмоционально пристрастное; и Солас-то теперь сидел в условной безопасности, а не трясся внутри, не показывая слабости ни в коем случае снаружи, в ожидании ещё одного боя с искажёнными творениями Гиланнайн, дышащими столь смрадно, что, казалось, сама скверна распространяется от одного их дыхания, и с фанатиками Эльгарнана, готовыми на всё, только бы божественное солнце обратило на них, ничтожных смертных, свой взор и одарило толикой тепла.
Жёстко тупое, всегда безобразное.
Лучше бы Рук страшилась просто умереть, но нет, были вещи страшнее, которые могли произойти с ними всеми; лучше бы она страшилась смерти, небытия, пустоты, бездны, глубокого, как тёмный океан, и бесконечного ничто, в котором нет ни искры творения, ни дуновения воздуха, ни мысли, ни чувства — обыкновенное ничто, в котором исчезает раз и навсегда разум; но, о, были вещи страшнее, в ужасе перед которыми она бы никогда и ни за что не призналась перед своими союзниками: Рук не смела трепать им и без того изодранные нервы, разве что негромко, едва слышно, рассказывала Варрику о своих кошмарах и беспокойствах, но и то — не про все; не то чтобы она боялась довериться — лишь не хотела беспокоить его и тревожить излишне, ему нужно поправляться, а не выслушивать беды и печали.
Медленно рвущее, мелко-нечестное.
И Рук живо представляла себе, как извивающаяся скверны опутывает её, обвивается вокруг горла, стискивает так, что лёгкие резало болью, а вместо выдоха вырывались отчаянные и жалобные хрипы, но не настолько, чтобы задушить; о, её не убивали — её поглощали медленно, кусочек за кусочком, косточка за косточкой, мышца за мышцей, выклёвывали глаза, заползали в рот и в нос, раздирали, грызли, переваривали живьём, и из её тела вырастало только больше скверны, и скверна была всюду, и она задыхалась в рыданиях, умоляя о смерти, но смерть не приходила, ведь эта скверна — живая и нуждается в живой плоти, этой скверне не так интересны бесстрастные трупы, этой скверне надо лепить по живому, прорастать сквозь наполненные кровью вены, вторгаться в трепещущие органы, пожирать, пожирать, пожирать...
Скользкое, стыдное, низкое, тесное.
Рук видела в кошмарах, точно наяву, как луна поглощала солнце и как наставал вечный не мрак даже, не самая чёрная ночь, а мучительный сумрак, словно дававший издевательскую надежду, что шанс ещё есть, но она-то знала, что рассвет никогда не придёт и что надежды больше нет; и этот вечный сумрак был липким и холодным, промозглым до самых костей, кусающим за оледеневшие пальцы и щёки; и затмение не прекращалось, и солнце не двигалось, и только его диск угадывался за жадной луной, и этот сумрак прорезал нездорово-зелёный завесный пламень, и его зелёность играла в сером сумраке столь странно, что от этого делалось дурно; и поднимая голову, Рук видела только то, что рассвета нет, и знала, что никогда не будет.
Явно-довольное, тайно-блудливое.
Собственное лицо Рук видеть не могла: покрытое прихотливой вязью татуировок, складывавшихся в тот самый узор, она даже не могла зарыдать, не могла срезать кожу с лица живьём, захлёбываясь в крови, не могла ничего, кроме как глядеть, будто со стороны, и слушать, как поёт солнце в её голове; она знала это слово — валласлин, письмо на крови, письмо на её крови, смешанное с краской дивного фиолетового цвета, какой уже не радовал — не мог радовать, не так, не при таких обстоятельствах; не когда от воли ничего не осталось, не когда от себя самой ничего не осталось, не когда от свободы и гордости отыскались только ничтожные обломки, когда от себя осталось ничто.
Плоско-смешное и тошно-трусливое.
Рук приходилось смотреть, как это всё происходит с другими, с друзьями, с союзниками, со знакомыми, со случайными людьми ли, эльфами ли, гномами ли, косситами ли — не важно это, когда сквозь чужое живое тело прорастают щупальца, когда живое существо уже не кричит, потому что у него не осталось не то рта, не то сил; когда живое существо уже не кричит, потому что охрипло и сорвало голос уже давным-давно давно; когда живое существо уже не кричит, потому что перестало воспринимать себя и оторвалось от реальности, но всё ещё не умерло, ведь смерть — бесполезна; когда живое существо смотрит стеклянными глазами, и Рук видит там, в глубине, беспросветный ужас.
Вязко, болотно и тинно застойное.
Молиться можно было сколько угодно, и Рук молилась, чеканя каждое слово, будто это могло помочь, но это не помогало; не было никого там, наверху, кто бы откликнулся на мучительный зов; не было никого там, наверху, кроме самозванцев-богов, горделивых чудовищ мёртвой империи, одержимых прошлым и не способным глянуть вперёд, задуматься, остановиться, подумать о ком-то, кроме себя; не было никого там, наверху, кроме бесконечного ужаса, а здесь, внизу, — лишь терзаемые кошмарами выжившие, позавидовавшие мёртвым.
Жизни и смерти равно недостойное.
Рук мчалась, дрожа, по разбитым мостовым; по спине тек липкий ледяной пот, и что-то следовало за ней, что-то, что она прекрасно знала, но страшилась увидеть, а потому, будто одержимая, мчалась только вперёд, закованная в ужас, и за ней следили, глядели на неё со всех сторон, смеялись, пока она падала, расшибая в кровь колени и сдирая ладони, пока она поднималась, пока она снова бежала и попадала в тупик, угождая в ледяной туман, от которого кожа покрывалась изморозью, а за ней шли неторопливо по пятам, зная, что она вот-вот рухнет и больше не сможет встать, презренное низшее создание, по недоразумению названное эльфом.
Рабское, хамское, гнойное, чёрное.
Зловещий смех по-прежнему звучал за спиной Рук, но она продолжала идти, спотыкаясь, оставляя за собой кровавый след, изнемогая от усталости, от страха, от чего-то такого, для чего никак не могла найти слов ни в одном из языков, какие знала; от чего-то такого, что валилось сверху не камнем, не булыжником, не валуном, а горой; она шла, потом — ползла.
Изредка серое, в сером упорное.
Рук ползла, упорствуя.
Вечно лежачее, дьявольски косное.
Рук ползла, пока не покинули силы.
Глупое, сохлое, сонное, злостное.
Рук закрыла глаза: больше всего ей трусливо хотелось уснуть и не проснуться.
Трупно-холодное, жалко-ничтожное.
Рук разлагалась живьём, мясо сползало с её костей.
Непереносное, ложное, ложное!
Рук лежала тихо, словно трупом, но была жива.
Но жалоб не надо. Что радости в плаче?
Рук плакала, пока слёзы не засохли на её обратившейся в пергамент, точно у мумии, коже.
Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.
Надо признаться, Рук страшилась засыпать где-то, кроме Маяка, именно поэтому: на Маяке ей никогда не снились кошмары.

james buchanan barnes
✦ marvel ✦

---

она искала его по косвенным признакам:
по жестяным банкам дешёвого кофе,
по просроченной свободе,
по взгляду, который научил не смотреть в глаза.
говорят, время лечит.
возможно.

если ты, баки, еще где-то слушаешь эфир — ну, откликнись. хотя бы сарказмом. хотя бы выдохом. хотя бы пустым сообщением в три часа ночи.
я не зову тебя на подвиг. зову тебя на завтрак, который, возможно, будет состоять из оружия, вины и плохих шуток.
и кофе.
[всегда — кофе]

если мы будем молчать — это будет то молчание, от которого внутри теплеет.
если говорить — не с места в карьер, а где-то между "у тебя всё ещё эта рубашка?" и "а ты все еще спишь с ножом под подушкой?"
[просто вернись]

---

она ищет его.
не потому что без него не может — а потому что с ним получается лучше. тише. глубже. понятнее, даже если оба не договаривают половину.

лене не нужно, чтобы он пришел весь сияющий, с отполированной биографией и отпущенными грехами. пусть будет с рваными краями. пусть с грузом.
она умеет с такими.
она сама — ходячий багажник с табличкой «не открывать без необходимости».

заявка написана не кровью (кровь уже пролилась), не слезами (тоже были), а вот этим утренним чувством: когда просыпаешься и вспоминаешь, что тебе кто-то снился.
и хочется найти. и хочется не отпускать.

[она будет рядом. ворчать, жаловаться, устраивать сценки из ничего. подсовывать плед, когда он не просит. молчать — когда не справляется. и говорить то, что нужно]

эта история не про то, как "сначала они ненавидели друг друга, а потом полюбили".
нет.
они сразу знали.
но каждый раз мир рушился раньше, чем они успевали сказать "оставайся".

[в этот раз — они хотя бы попытаются]

ищу тебя, солдат.
если остался хоть кто-то внутри — я найду.
и не отведу взгляд.

---

давай сплетем текст, как запутанную простыню: с узлами, складками, фразами, от которых потом щемит, и всеми этими "ты помнишь?" — "а ты?".
третье лицо, лапслок или без него, абзацы или без них, посты от 5к до бесконечности. люблю описания, люблю молчание в репликах, люблю смотреть на персонажей как на луковицу — снимать слой за слоем, чтобы добраться до той самой сердцевины. не боюсь бытового, не прячусь от боли, но не забываю смеяться. много обмениваюсь фанонами, канонами, аэстетиками и визуалами. кидаю музычки, мне важно общение вне игры. терпи меня

по вайбу: эстетика боли, которая проходит. прикосновения, которые случаются до слов. миссии, где доверие важнее оружия. кухня как поле боя. один плед. два человека, которые не знают, как жить нормально — но, может быть, научатся. стараются.

[давай вместе не вылечим друг друга — но будем рядом, пока болит.
это — уже терапия]

хочу:
✦ глубокое партнерское взаимодействие с драмой, юмором, флешбеками и странными пост-советскими кухнями на одну лампочку;
✦ троп "вторая попытка, потому что с первой нас оба использовали системы";
✦ односпальная кровать, непреднамеренные прикосновения, неловкость, нежность и много воспоминаний, которые хочется или сжечь, или прожить заново;
✦ истории, где больше вопросов, чем ответов, но все равно хочется искать.

я вижу елену смесью комиксов и квм — бунтарка с обрывками детства, который ей никто не позволил доиграть. она острая, уставшая, но в ней есть тепло и доверие, что она еще лелеет в себе.
в ней есть место для баки. даже если он приходит поздно и весь в занозах.

если ты хочешь вытащить себя из льда — я помогу.
если хочешь лечь обратно — я посижу рядом.
просто будь.

---

пример вашего поста

Ночь. Он снова на койке, снова в палате, но теперь — в сознании. Не сразу, не резко — сперва в сознание врываются звуки. Тихие, монотонные: капельница, отсчитывающая миллилитры. Аппаратура, замеряющая каждый его вдох, каждое сердцебиение, как будто все это кому-то важно. И еще одно дыхание. Не его. Женское. Ровное. Спокойное. Слишком спокойное для времени, когда, казалось бы, весь организм должен спать. Но она не спит. Он знает это, не открывая глаз. Она осталась. [Наташа]. Ее присутствие ощущается как тепло, сквозь холодную стерильность палаты. Как привкус вина во рту после выстрела. Он чувствует ее, как всегда — даже в толпе. Его организм уже подстроен под этот ориентир. Под Романову.

Наташа.

И Клинт знает: она рядом. Даже не открывая глаза, он знает, что она сидит в кресле, опершись локтем о подлокотник, подбородком — о кулак, и делает вид, что не следит. Хотя следит. Всегда следит. Он делает вдох. И тут же выдыхает сквозь зубы — больно. Не то чтобы неожиданно. Он все еще здесь, а значит, боль — это часть сделки. Хочешь выжить — прими последствия. Плечо будто горит, грудная клетка затянута жгутами, но он жив. А это уже неплохой бонус. Хочется зашипеть, но это бы означало показать слабость. А это не входит в план на вечер.

Он моргает. Мигает аппаратура. Он жив. Она здесь. Значит, мир еще держится. Значит, его прицел все еще важен. И если он — константа. То она — переменная, которая всегда возвращается к нему.

Он слышит, как она шевелится. Скользит пальцами по чему-то: то ли ткань, то ли лист бумаги, то ли обложка от его личного дела. Снова. Наверное, проверяет, не добавил ли Ник чего новенького. Проверяет, не солгал ли он, когда говорил ей.  Странная, болезненная привычка — раз за разом искать правду в лживых файлах. Он медленно, осторожно открывает один глаз. Потом второй. Моргает. Свет неприятный, бьет прямо в лоб. На потолке — лампа, на лампе — пыль. Ну хотя бы что-то неидеальное в этой чертовой базе.

— Хочешь прикол? — сипло, но с привычной интонацией, — если бы ты была такой же меткой, как я, я бы не понадобился.

Она не смеется. Но он видит, как уголки ее губ дернулись. Почти улыбка. Почти награда. Ее холодный взгляд и его дурацкие реплики — странный симбиоз, но работающий. Он медленно поворачивает голову, разглядывая ее. Сидит в кресле, небрежно откинувшись, с ногой, закинутой на другую. Волосы собраны в хвост, лицо усталое, но не осунувшееся. Она выглядит так, как будто не спала ночь. Потому что не спала.

— Ты долго тут сидишь? — наконец спрашивает, сдавленно фыркает. Потом морщится. Плохо шутить, когда у тебя в плече дыра. И добавляет тут же, — зато ты следила за мной. Это уже плюс. Я давно хотел тебя к себе привязать. Только не думал, что это будет через капельницу.

Он знает, что она не пошутит в ответ. Или пошутит — но на 80% серьёзно. И это даже приятно. Потому что с другими он играет. А с ней — живет. Нат медленно поднимается, проходит к койке, наклоняется. Ее лицо оказывается рядом. Слишком близко. Его дыхание сбивается. Не от боли.

— Признайся честно, в следующий раз ты не будешь так же красиво падать на колено рядом со мной, да? — шепчет он и закрывает глаза. Не от слабости. От доверия. Потому что она — здесь.

— Если ты ещё раз полезешь под пулю, — говорит она, — вместо того, чтобы отступить, я пристрелю тебя сама, — Клинт улыбается. Ярко, почти по-детски.

— О, романтика, — прищуривается и наблюдает за чужими нервными перемещениями.

— Я ужасно пою. Особенно под гитару, — отзывается хрипло и посмеивается. В их комнате (с тех пор, как их поселили через стену, все равно все сводится к "их"). Плюхается на кровать Романовой — почти привычно. Он тут бывает чаще, чем в своей. Даже у Лаки есть любимое местечко в этой комнате. Уже почти утро. База выдохлась после ночной суеты. В палатах — тишина. В коридорах — минимум шагов. Эта комната — временное убежище. Наташа наливает виски. У него дома он лучше. Но дома сейчас нет. Есть только это. Он сидит на кровати. Левая рука держит бокал. Правая — все еще забинтована. Не может нормально двигаться. Пока.

— Я вообще-то не слушаю женщин в бою. Опасно для здоровья, — он делает глоток. Кривится, — Ну и для печени.
Она фыркает. Или почти смеется. Или просто делает выдох — как будто у нее в груди наконец лопнуло напряжение. И садится рядом. Не на стул — на кровать. Подтягивает ноги под себя, откидывается на спинку, залезает к нему под бок. Он усмехается, не отстраняется. Легко толкает ее здоровым плечом.

— Серьезно, Нат. Я смотрю на тебя — и понимаю: ты — и есть пуля. Чистая, точная, смертоносная. А я просто обвес. Камуфляж. Клевый, модный, продвинутый, но все же. Прицел, который когда-нибудь сломается, — молчит какое-то время, после поворачивает голову. Смотрит на нее серьезно, потому что ее голос — как скальпель: точный, холодный, без сантиментов. Она даже не смотрит на него в ответ, но он чувствует взгляд почти кожей. Тонкий, как игла под кожу, — но если я и дальше буду ловить пули ради драматургии, тебе придется сменить напарника, — снова тишина. Ненадолго.

Прежде чем докинуть короткое и тихое:
— Мне не все равно. — Просто. Без пафоса, — мы работаем. Мы не влюбляемся. Мы не строим. Мы не мечтаем. Мы остаемся. Но мне не все равно. Никогда не будет.

А потом берет ее руку. Той, что целая. Их пальцы сцепляются. Как зацепка за реальность. Как доказательство, что они оба здесь. Что их не сломали. Пока. И они пьют. И молчат. И никто не произносит ничего лишнего. Потому что лишние слова — это для тех, кто не видел, как сердце замирает в перекрестье снайперской оптики. А они — видели.